– Но ведь откуда-то он его взял, – робко заметил Кроллер.
– Да наверно уж, – иронически заметил Картопля. – Раз этот меч лежит на моем столе, значит, он непременно должен был откуда-то взяться.
Десятник замолчал.
– Ну ладно, – продолжил городской голова. – Скажи мне вот что. Как ты сумел справиться сразу с двумя драконами, если меча у тебя, по твоим же словам, еще не было?
Шах замялся.
– Не помню, – наконец выдавил он.
От удивления городской голова не только оставил рот незакрытым, но и едва не забыл о необходимости втягивать через него воздух.
Все встреченные им до сих пор герои больше всего на свете любили рассказывать о совершенных ими подвигах, причем делали это с многочисленными подробностями и повторами. Умение рассказать о совершенном подвиге являлось одним из важнейших черт настоящего героя. Тем из них, кого боги по каким-либо причинам обделили этим даром, обычно приходилось либо таскать за собой кого-нибудь, кто бы мог засвидетельствовать факт совершения подвига, либо подкреплять свои слова трофеями.
Оба варианта имели множество недостатков. Добровольцев на роль свидетелей было довольно трудно подобрать – ведь в случае поражения героя им редко удавалось убедить победителя в своем нейтралитете. Что касается трофеев, то предъявлявшие их герои довольно часто сталкивались, например, с нежеланием признать голову обычного орка за свидетельство победы над десятком горных троллей. Поэтому когда до сознания городского головы наконец дошло значение сказанных Шахом слов, он с большим трудом поверил собственным ушам.
На некоторое время в комнатушке воцарилась тишина. Нарушил ее сам городской голова.
– А ты что скажешь? – спросил он у темноты справа от Шаха.
– А что я, по-твоему, должен сказать? – отозвалась темнота голосом Тромба.
– Ну, как это? – Картопля даже растерялся на мгновение.
– Ты ведь за свою жизнь столько повидал, а, Тромб? Неужели ты можешь поверить в то, что он говорит?
– За свою жизнь, – передразнил Фейса Тромб, – я научился доверять только двум свидетелям – своим глазам и синякам на своей шкуре. А сейчас эти свидетели в один голос говорят мне, что способных устроить такой погром, какой устроил в моем трактире этот паренек, из всех известных мне героев не наберется и десятка.
– Ну, это ты уже загнул, Тромб! – возразил Кроллер, который, как упоминалось выше, был давним знатоком и ценителем искусства трактирной драки. – Десяток-то наберется.
– Это я-то загнул?! – возмутился Тромб, который как-никак сам владел трактиром и поэтому разбирался в трактирной драке уж по меньшей мере не хуже десятника. – А давай посчитаем.
– Давай посчитаем.
– Давай!
– Давай!
Трактирщик выступил на свет и демонстративно поднял вверх правую руку.
– Праотца не считаем. Он велик и всемогущ по определению.
– Не считаем, – согласился десятник. Трактирщик загнул большой палец.
– Черный Джереми.
– Согласен, – кивнул Свон.
– Каин Золотая Секира.
– Согласен.
– Малыш Пенек.
– Угу.
– Тор Троллебой.
– Согласен.
– Рыжий Шон А'Фейри.
– Согласен.
Тромб поднял вторую руку.
– Мышиный Щеголь.
– Говорили, что его великан прихлопнул, – захваченный азартом десятник даже не сообразил, что подсказывает в пользу соперника.
– Говорили, – степенно кивнул трактирщик. – Но пока твердо неизвестно, считаем.
– Считаем.
– Фредди Гоблин. А из женщин, – несколько секунд в душе трактирщика шла молчаливая борьба между мужской гордостью и справедливостью, завершившаяся победой справедливости, – только Красная Оса. И все.
– Ну, как же это – все?! – возмутился Кроллер. – А Гондиг Сундук, а Ханд Громовой Кулак, а…
– Ты сам-то подумай, чего мелешь, – осадил его трактирщик. – Ты бы еще Имперского Паладина назвал. Да если бы Ханд устроил драку в моем трактире, разве от него хотя бы одна щепка осталась?
Кроллер озадаченно почесал затылок.
– Пожалуй, что не осталась, – заключил он, подумав. – Пожалуй, что и от города мало бы чего осталось.
– Ну, это ты сам уже загнул, – вмешался Картопля. Он не был знатоком трактирной драки, но уж в таких прославленных именах разбирался как, впрочем, и любой житель Запустенья. – Хамилог – это тебе не какая-нибудь там дыра вроде Махатала. Уж полгорода бы точно уцелело.
– Это я к тому, – пояснил Тромб, – что в трактире-то у меня драка была мастерская. Ты сам посуди: тридцать семь пострадавших – и ни одного трупа. Всего одиннадцать переломов! Тут чувствуется рука не просто мастера, а, я бы даже сказал, большого мастера.
Картопля яростно потер макушку.
– Так герой он в конце концов или не герой? – жалобно спросил он.
Тромб пожал плечами.
– А какая тебе, собственно, разница? – задал он встречный вопрос.
Несколько секунд Фейс сосредоточенно размышлял над этими словами. Затем на бугристой поверхности, которая по неизъяснимой милости богов вот уже пятый десяток служила ему лицом, проявилось некое радостное оживление.
– И в самом деле, – нараспев произнес он. – Какая мне разница?
В следующее мгновение городской голова развил столь бурную деятельность, что у знавших его не первый год Кроллёра и Тромба широко распахнулись глаза. Он НАГНУЛСЯ над столом и извлек из его недр лист чистой и сравнительно белой бумаги.
– Итак, – торжественно произнес он. – Тромб, что у тебя?
Трактирщик с трудом оторвал взгляд от листа бумаги и озадаченно уставился на Фейса.
– А?
– Убытков у тебя в трактире на какую сумму? – поинтересовался Картопля таким ласковым голосом, что по спине у десятника забегали холодные муравьи.