– Ну почему же, – усмехнулся Шон. – Мы можем их… продать.
– Да вы что? – Человечек наконец сообразил, куда клонит Шон. – Требовать деньги с посланца богов?!
– Именно, – подтвердил Шон. – Чем вы лучше других?
– Ладно, – процедил человечек, – называй свою цену, жалкий смертный.
– Семьсот, – ухмыльнулся Шон. – Это с наценкой за “жалкого смертного”.
– Что-о-о?!
– Восемьсот.
– Сколъко-о-о?!
– Тысяча золотых. Хочешь торговаться дальше?
– Нет! – крикнул человечек, бросая к ногам Шона туго набитый мешочек. – На, и что б ты подавился этими деньгами!
– Меня терзают смутные сомнения, – сказал Шон, взвешивая мешочек на ладони. – А не продешевил ли я?
– Что б ты сдох еще раз! – пожелал Шону человечек и исчез.
– Точно, продешевил, – огорчился Шон. – Если бы содрал с него как надо, он бы проклял меня по-настоящему.
– Послушайте! – На этот раз тоненький голосок донесся откуда-то снизу.
Шах опустил глаза и медленно заскрипел зубами.
– Вы правда выиграли золотой в колпаки? – восторженно пропищал малыш, не замечая, как Шон зажал уши и зажмурился.
– Да-а-а! – заорал Шах.
Посетитель появился в таверне “У трех гномов” далеко не сразу.
Сначала возникло некое неясное шевеление с левой стороны проема. Если бы кто-то из находившихся в таверне захотел присмотреться к нему более внимательно, он мог бы различить клок спутанных волос неопределенно-светлого цвета. Пробыв в таком положении с десяток вздохов и убедившись, что ничего непоправимо ужасного не случилось, клок пополз вперед, вытянув за собой низкий нахмуренный лоб и мутные прищуренные глазки.
Глазки быстро обежали взглядом таверну, задержавшись на трех наемниках-орках, задумчиво – насколько это выражение может быть применимо к оркам – прихлебывавших за угловым столом темное лупское. Кроме орков, в таверне в этот час наличествовали:
Гном, сидевший справа от входа, который, разложив перед собой с десяток точильных брусков, внимательно разглядывал лезвие своего топора, время от времени оглашая таверну пронзительным скрипом.
Шах, с аппетитом хлебавший луковую похлебку, одновременно прислушиваясь вполуха к сидящему напротив него Шону. Повествование о походе каравана через Карамульский перевал могло бы стать весьма интересным и поучительным, если бы этому не препятствовало косноязычие рассказчика.
Одноглазый тип в рваном полосатом кафтане за стойкой, более всего напоминавший вышедшего на заслуженный отдых пирата – каковым он, собственно, и являлся. Тип увлеченно протирал стойку – тряпка перемещалась со скоростью более трех вершков в час.
Полдюжины лениво круживших под потолком крупных зеленых мух.
Не менее зеленая древесная жаба, прилипшая к потолку и внимательно следящая за ближайшими мухами.
Увиденное, похоже, удовлетворило глазки, потому что они скрылись – для того чтобы еще через дюжину вдохов объявиться на пороге, уже вполне обыденно располагаясь на лице своего обладателя – с виду самого обычного селянина в овчинной безрукавке и рваных полотняных штанах.
– О! – При виде вошедшего Шон прервал свой заунывный монолог. – Кажется, для нас есть работенка.
– С чего ты взял? – пробулькал Шах, не отрываясь от похлебки.
– Опыт, малыш, опыт. И эта… как ее… логи… дуги… здравый смысл. За каким еще дохлым гоблином простой крестьянин может появиться в таверне средь бела дня?
– Может, ему тоже захотелось отведать луковой похлебки, – парировал Шах. – И потом, когда ему, по-твоему, появляться здесь? Вечером?
– Хочешь пари? – оживился Шон.
– Все, что я хочу, – вздохнул Шах, – спокойно доесть свою миску похлебки и завалиться спать.
– Малыш, когда я был в твоем возрасте…
– Да-да, учитель, я помню. Ты мог пробежать полсотни верст за день, выпить залпом бочку вина, убить волкобыка ударом кулака промеж рогов и после всего этого еще осчастливить дюжину девственниц… или кобылиц?
– Наглец. – Шон отвернулся, стараясь не допустить в голос веселых ноток. – Юнец, фигляр. Сегодня будешь делать “двойной проход” с цепом.
– Да, учитель. А где мы возьмем цеп?
– Ну-ну, – ухмыляясь, сказал Шон. – Вообще-то это и будет твоим наказанием за дерзость – изготовить хороший боевой цеп.
– А… – начал было Шах.
– Ша, малыш, – оборвал его Шон, разворачиваясь к стойке. – Все потом.
Крестьянин тем временем сумел преодолеть расстояние от двери до стойки и теперь старательно переминался с ноги на ногу – надеясь, очевидно, привлечь таким экзотическим способом внимание хозяина. Учитывая тот факт, что одноглазый пират был глуховат и не всегда отзывался даже на грохот кулаков, переминаться крестьянин мог бы очень долго, если бы Шон не решил ускорить процесс, пнув соседнюю лавку.
Лавка упала. Следом на пол свалился сидевший на ней орк, обдав при этом полтаверны пенным фонтаном. Грохот, взрыв проклятий и гогот двух более удачливых орков привлекли внимание не только хозяина, но и проходившего мимо горного тролля – последний попытался наклониться и заглянуть внутрь таверны, но дверь была слишком низка – по троллиным меркам.
Спустя пять минут, когда все более-менее успокоилось: Шах счистил с себя пену, гном перестал размахивать топором, а орки обзавелись новым бочонком пива за счет заведения, разумеется, – хозяин вернулся за стойку и с удивлением обнаружил перед собой новое лицо.
– Че надо? – недружелюбно осведомился он, не без оснований предполагая, что любой заказ данного клиента не сможет покрыть убыток даже от сломанной лавки, не говоря уж об оркском пиве.